Николай Малахин / Будни отделения сестринской помощи Синегорской больницы
В народе это место давно прозвали «хоспис». Слово, пришедшее с запада. Пугающее своим смыслом.
В медицинских реестрах – отделение сестринской помощи Синегорской больницы.
На деле - место, где умирают те, до кого никому нет дела.
- А чем вы занимаетесь в свободное время? - спрашиваем мы Колю.
Он единственный, кто встретил нас с явным любопытством и живо интересовался, что мы забыли в этом Богом забытом месте.
- Я снег копаю. - говорит Коля, устремляя ясные голубые глаза вверх.
У безного колясочника глаза всегда смотрят вверх.
Коля - один из немногих, кто переступает (переезжает?) порог хосписа. И точно единственный, кто может на инвалидной коляске превращать сугробы после метели в тропинки.
- Меня местные, когда видят, всегда говорят: «Здравствуй, мини-трактор!».
Никогда не думала, что поздравительная открытка может стоить так много. Где достать кусочек красочного картона, если ты с трудом передвигаешься? Как найти в себе силы любить окружающих людей, если, кажется, вся вселенная давно тебя похоронила заживо? И что самое главное: как повесить открытку на уровне глаз именинника, если у тебя нет ног?
- А еще к нам эти… боги… приходят.
- Кто?? – не понимаем мы.
- Ну, эти, в рясах и с крестами!
У Коли нет старых открыток, из которых можно вырезать буквы или цветы, чтобы, приклеив на стену, поздравить медсестер с 8 марта. У Коли есть только старенькая приставка DVD.
Коля в шестьдесят первый раз смотрит концерт Стаса Михайлова пятилетней давности.
Концерт почему-то черно-белый с летящим на холеное лицо певца телевизионным снегом.
У Коли нет цветов, которые можно было бы посадить в горшки и коротать время, ухаживая за ними.
У Коли нет жены и нет детей.
У Коли нет друзей.
У Коли нет ног.
Но у Коли есть много свободного времени.
Настолько много, что чувствуется, как каждая секунда проходит сквозь тело, постепенно унося из него жизнь, которую нечем наполнить.
Вася – самый тихий из обитателей синегорского хосписа. Когда не пьет.
Ему 38. Но если этого не знать, кажется, что все 50.
Его коляска обшарпана и скрипуча.
Его руки в наколках. Это следы заключения. За решетку он попал в 19. Отсидел 12 лет. Затем лишился ног. Варикоз.
В его квартире остались жить родственники.
Жена ушла.
Дочь он не видел уже шесть лет.
Тамару здесь не любят.
Размазывая слюни и сопли по лицу, рыдает в коридоре. Ее слепой глаз тоже умеет плакать.
Тамара драчлива, задириста, несвежа. Иногда кажется, что она готова даже ударить, лишь бы привлечь к себе внимание.
Они провели здесь тысячи дней. Кто-то десятки тысяч.
И каждый следующий отвратительно похож на предыдущий. И лица здесь одни и те же, и мебель одна и та же и даже паутина за окном всегда цела.
Очень редко в хоспис приходят незнакомые люди.
Случайно забредшие волонтеры, которым кажется, что они смогут сделать жить кого-то лучше, насыщеннее, веселее. Только этого запала на долго не хватает. Они ходят сюда сначала каждые выходные, затем раз в месяц, затем пропадают навсегда.
Быть с обитателями хосписа тяжело. Они угрюмы, больны, обижены.
Той энергии, с которой приходишь к ним с шариками и сигаретами, хватает ненадолго.
А когда ты возвращаешься через неделю, видишь в их глазах – как они ждали эту неделю людей с улицы, от которых пахнет весной, городом и жизнью.Ты – единсвтенное новое и интересное в жизни, что происходило и могло произойти с ними за пять лет. И от осознания этого становится невыносимо тяжело. Внезапно появившийся интерес в их глазах не радует. Тяготит. Потому что в глубине души ты понимаешь, что не настолько силен, чтобы суметь сделать жизнь этих людей лучше.
Тома не любит никого. Ни соседей по палатам, ни медсестер, ни иных, кого ветром перемен заносит в медучреждение.
И ее не любят. Но, каждый раз, когда на пороге появляется кто-то, она выбегает из комнаты.
В ее глазах горит огонек надежды. Как только Тамара успевает рассмотреть лицо пришедшего, он гаснет, и Тамара начинает истошно выть.
В руках – черно-белая фотография. Рамка почему-то в золотых звездах. Это ее семья. Так было лет тридцать тому назад.
С фотографии смотрела темноволосая статная женщина. Казалось, ее ничто не сломает...
В последний раз она видела сына в прошлом году. Ему так удобнее.
Валентина Васильевна, могла бы стать актрисой. В прошлом учительница немецкого. 20 лет стажа.
На Сахалин приехала с материка. Родственники остались там. Детей нет. Когда умер муж, в ее жизни появился алкоголь. Много алкоголя.
Ей 73. Семьи нет. Посещений гостей – нет.
Несколько раз в год ей пишет только бывшая ученица, живущая сейчас в Новой Зеландии.
Иногда присылает календари с котятами.
Валентина Васильевна отвечает редко.
Еще бы – одних только марок на конверт до Новой Зеландии нужно наклеить на 25 рублей!
«Дети – цветы жизни. Но они хороши на чужих подоконниках», - говорит Валентина Васильевна, вертя в сморщенных руках с интеллигентным маникюром «Приму» без фильтра.
Кажется, за столько лет она сама в это поверила.
Она берет сигарету и почти женственно прикуривает. Сигареты – под счет.
Но она приходит на обшарпанную лавочку, которую в хосписе называют курилкой, довольно часто.
Так можно не видеть устремленный в потолок взгляд соседки по палате номер один. Только в потолок. Только в потолок.
И так 24 часа в сутки. Без обеда, праздников и выходных.
Так можно не слышать истошный крик соседки номер два. Несколько лет назад в результате инсульта правую сторону ее тела парализовало. Сейчас она не может сделать ничего самостоятельно.
В ее лексическом запасе только два слова. Первое - «тото» - может означать что угодно – «дай», «принеси», «холодно», «судно», «муха села на нос».
Иногда «тото» пронизывает темноту ночи, заставляя просыпаться всех обитателей отделения сестринсокго ухода. Когда «тото» становится истошным, разрывающим голосовые связки и нервы тех, кто его слышит, к нему прибавляется второе слово, которое она может выговорить. Игры разума. Инсульт ограбил весь лексический запас этой, в общем-то, молодой женщины, оставив только детско-несвязное «тото» и почему-то - «блядь».
Женя знает: нужно сделать укол Саше как можно скорее, пока не начался приступ.
Меня вообще поражает мужество работающих здесь людей. Сказать, что они всегда готовы прийти на помощь, жертвуя всем и вся, - ничего не сказать.
Медсестры тоже люди. И устают от капризов пациентов, от тяжести запахов в хосписе, от того, что приходится их таскать на руках.
Каждое купание – это экзамен на физическую выносливость, терпение и борьба с собственной тягой к прекрасному.
Они устают от «зарплат» пациентов. Каждый, оказавшийся в хосписе, получает от государства денежное довольствие. Все они – инвалиды и выплаты им положены по закону. 70 процентов от них идет на оплату проживания в медучреждении, питания и лекарств. То, что остается на руках – не более трех тысяч на человека – уходит на сигареты и личные нужды. Таких не так много.
Да и что может быть нужно тем, от кого все отвернулись?
Только самая дешевая водка, за которой в день получки отправляют тех, кто может дойти до ближайшего сельского магазинчика.
Конечно, они пьют. Раз в месяц.
И этого дня здесь ждет каждый. Не потому, что алкоголики. А потому, что это единственное развлечение в их тихих, потерянных жизнях.
текст: Мария Гаранина
